Они оба знали, что она вот-вот уйдёт. Константин давно перестал надеяться, ждать чуда, не обманывал ни её, ни себя. Старания врачей, многочисленные сеансы химиотерапии, дорогие лекарства — всё было напрасно. Вера не вставала, не ела, не говорила, пребывала в полудремотном состоянии от слабости.
Когда она лежала в больнице, он со страхом уходил домой, боялся, что ночью ее не станет, и он не успеет проститься. Когда привёз домой, не отходил от неё. Спал урывками. От малейшего вздоха, движения, просыпался, подходил, старался угадать что нужно и чем помочь. Он сидел часами рядом и вспоминал, как они встретились, поженились, почему сорились… Она слушала недолго и засыпала, а он все говорил и говорил, скорее для себя, чем для неё. В памяти всплывали неожиданные мелочи и подробности, о которых и забыл давно.
А однажды понял, что всё, это случится сегодня. Утром Константин проснулся и сразу подошёл к кровати. Глаза Веры были открыты. Только смотрела она не вдаль, не на бумажную маленькую иконку Богородицы в шкафу, напротив кровати, куда сама поставила, когда ещё могла ходить, а внутрь себя. Словно видела доступное и понятное только ей одной.
Потом взглянула на Константина. В глазах — ни мольбы, ни сожаления, ни страха. Лишь спокойный неземной свет. Он сел рядом, сжал её тонкую руку в голубых веточках сосудов. Понял, что Вера прощается с ним.
Захотелось выть, кричать, обнять и не отдавать сме»ти самое дорогое, единственное, что у него есть. Но он только смотрел и пытался понять, что говорят её глаза и бескровные губы.
— Священника позвать? Соборовать? – Она согласно прикрыла глаза.
Они договорились об этом раньше. Задыхаясь от невыплаканных слёз, невыносимой тяжести, он набрал номер ближайшего храма, просил прийти священника соборовать сейчас, срочно.
Через час пришёл маленький полный человек в чёрном одеянии до пола. Покрыл красной салфеткой табурет у кровати, выставил на неё позолоченные сосуды, свечи…
Константин не мог видеть и слышать тихое бормотание священника. Сидел в кухне, обхватив голову руками, и раскачивался. Потом проводил священника до дверей, неловко сунул ему в руку несколько купюр, вернулся в комнату. Вера спала. Она дышала ровно и тихо. Лицо спокойное, умиротворённое. Промелькнула мысль, что соборование помогло, она проснётся и попросит есть…
За окном начало темнеть. Вера стала дышать тяжело, с хрипами. С каждым разом всё реже делала вдох, всё слабее. Он засомневался, не разбудить ли её. Наконец, она тихо выдохнула и больше не дышала. Поверить не мог, всё ждал. Сердце сдавило железными тисками боли. В комнате стало нечем дышать от плотной и вязкой тоски, беспредельного одиночества.
Он поцеловал её в лоб, глаза, потом положил голову ей на грудь и заплакал.
Два дня прошли в приготовлениях к похоронам. Константин их плохо помнил. Куда-то ходил, какие-то справки получал. Механически отвечал на вопросы, плохо соображая, что говорит. Ему казалось, что Вера снова в больнице, она скоро вернётся домой. Поверил, только когда увидел её в гробу.
После ухода жены, Константин не мог оставаться в опустевшей квартире. Он надел пиджак, кепку и вышел на улицу. Солнце щедро дарило тепло, от легкого ветерка дрожала листва на деревьях, люди спешили куда-то, парочки шли в обнимку, машины мчались мимо… Жизнь продолжалась и бурлящим потоком неслась вперёд.
Шёл без цели, всё равно куда. Впереди на солнце горели золотые купола храма. Вера в него часто захаживал, когда здорова была. Он посмеивался над ней. Зачем время терять? Не слышит Бог слёз, не видит страданий людей. Иначе давно бы спас, помог, уберёг. А несчастных становится с каждым днём всё больше. Она слушала его и только головой качала.
Однажды всё же уговорила его с ней пойти. Стоял в сторонке, наблюдал, как она сосредоточенно слушала молитвы, иногда осеняла себя крёстным знамением. По-другому не скажешь. Остальные без конца рукой махали да на колени падали. А Вера стояла прямая, с просветлённым лицом и кротким взглядом. Совсем другая, недоступная, непонятная.
Когда заболела и ослабла от химии, отговаривал ходить в храм. Нечего последние силы тратить на бессмысленное стояние перед иконами. «Эх, пусть бы хоть каждый день туда ходила, только бы жива была».
Константин зашёл в прохладную церковь, снял и зажал в руке кепку. Встал у одной из опорных колонн, создающих узкий проход перед широким свободным пространством в центре. На подставке рядом вздрогнуло пламя свечей, послышалось потрескивание воска.
До боли в глазах, до слёз смотрел Константин на огонь. Прихожан не много, жались к стенам. Дьякон читает непонятные молитвы. Слова эхом отскакивают от стен, не разобрать, что говорит. А хор поёт слаженно, красиво. Сердце отзывается теплотой, тает.
Справа несколько старушек стоят в очереди на исповедь. Невысокий сухопарый священник внимательно слушает, чуть наклонился к приклонённой голове прихожанки над аналоем, что-то говорит ей. Константин встретился с ним взглядом. «Таинство это, а не спектакль. Люди душу открывают, нехорошо праздно подглядывать», – словно говорил он. Константин отвёл глаза, но, то и дело поглядывал на священника.
Вот последняя старушка получила отпущение грехов, радостная засеменила в сторону. Священник обвёл храм, ожидая и подбадривая желающих исповедаться. Константин снова встретился с ним взглядом, и ту же отвернулся. А когда снова посмотрел, того уже не было.
Хор замер на высокой пронзительной ноте. Послышалось шарканье ног, перешёптывание, старушки встали друг за другом перед солеёй к причастию. Константин подумал, что надо перед уходом перекреститься, но рука словно задеревенела, не поднять.
Он вышел на улицу и сел на скамейку рядом с белым храмом. Ноги не шли домой. Прикрыл глаза. В ушах ещё стояло тягучее красивое пение хора.
— Может, помощь нужна? – Константин открыл глаза и увидел перед собой того самого священника.
Подол чёрного одеяния пузырился на ветру, седые жидкие волосы зачесаны назад, связаны на затылке в пучок. На испещрённом сеточкой морщин лице умные глаза смотрят спокойно и ласково.
— Нет. Я просто зашёл. Жена ходила сюда раньше. – Константин опустил глаза.
— Уме»рла? Как звали её? – Священник присел на скамейку чуть поодаль.
— Вера. Четыре дня назад умерла. – Голос Константина дрогнул.
— Упокой, Господи, душу новопреставленной рабы твой Веры… – Священник перекрестился.
— Б0лела сильно последние годы. Всё молилась, чтобы простил Господь её грехи и помиловал. А какие у неё грехи? Вот у меня их полно. Но я живой, а её нет. Намучились. Сколько химий прошла, ничего не помогло. Где ваш Бог, в которого она так верила? Почему не спас, не помог? Жадные, злые, обманщики и воры процветают. Она слова худого никому не сказала, а Бог её забрал у меня. Где справедливость? Даже у Бога её нет.
— Понимаю. А если бы случилось наоборот? Лучше было бы, чтобы она одна осталась? Представьте, как тяжело было бы ей. Или ушла бы без болезни, в одночасье?
— Лучше, чтобы вместе. – Тихо произнёс Константин.
— Да, нам кажется, что мы лучше знаем как нужно. Дела Божьи выше нашего понимания. Сейчас от молитвы больше проку для неё и для тебя, чем от пустых рассуждений о путях Господних. Помоги тому, кто слаб, купи хлеба или дай денег, кто беднее тебя… Молись, делай добрые дела, на что сил хватит. Этим и ей, и себе поможешь.
Ей Господь кончину непостыдную даровал, болезнью душу от грехов очистил, подготовил для Царства Небесного. Тебе теперь нужно так жить, чтобы потом, когда время придёт, рядом с ней оказаться и уж не расставаться вовек.
— А там что-то есть? После?…
— Если нет, то и смысла в жизни человеческой нет никакого. Сам посуди, для чего тогда родился? Есть? Пить? Жить весело? Денег накопить? И уйти в никуда бесследно? Краткий миг нашей жизни – подготовка к жизни вечной. А какая она будет – от нас самих зависит.
Много говорил священник. Слушал Константин внимательно. Сомнения его не оставляли, но понимал, что во многом он прав.
— Спасибо вам. Нужно подумать над этим, поразмышлять. И всё же не могу смериться, не понимаю, почему она, а не я. – Константин невольно вскинул глаза к небу.
— Подумай, только не почему Бог её забрал, а зачем Он тебе её дал. Какой была твоя жизнь? Каким ты стал рядом с ней? Если помощь нужна будет, меня всегда здесь найдёшь. Спроси отца Александра. – Священник встал со скамейки. – Да благословит тебя Бог. – Одну руку он положил на голову Константина, а второй перекрестил его. Поклонился и пошёл к дверям храма.
Константин шёл домой и всё думал о словах отца Александра. Квартира встретила тишиной. Но не пустой и безысходной, с привкусом горечи и потери, а наполненной живыми воспоминаниями. За стеклом шкафа, рядом с маленькой бумажной иконкой Константин поставил вчера фотокарточку Веры. Взглянул на неё, и сердце сжалось от одиночества и тоски.
– Я не подведу тебя. Мы обязательно встретимся. Жди меня.
Константин вдруг поднял руку, сложил пальцы горсточкой и медленно, преодолевая неверие, сомнения, и неловкость, перекрестился.
И ничего страшного не случилось. Только вдруг дышать стало легче, и показалось, что Вера на фотокарточке счастливо улыбнулась.
