Катюшка в немом изумлении уставилась на девицу, а та, выйдя из кустов, обошла Катюшку кругом, усмехнулась и, подбоченившись, встала перед нею с усмешкой на губах.
— Что, невестушка, слёзы льёшь? – произнесла она, наконец, насмешливым тоном.
— Никакая я не невеста.
— Это уж точно, — согласилась девица, — Никакая. Я-то в невесты куда больше сгожусь, правильно? Погляди-ка, и стройна, и весела, и собою хороша. А ты вон – нос картошкой. У нашей дуры ни лица ни фигуры.
— Ты по какому праву меня оскорбляешь? – тихо произнесла Катя, а в глазах её разгоралось пламя гнева.
— А по такому. Что Дима со мной хочет быть, а ты ему и не сдалась.
— Я на Диму не претендую. Я ему не хозяйка. С кем хочет, с тем и встречается.
— Вот и правильно. Я так и знала, что ты тюфячка. Даже и бороться не станешь за свою любовь. Сама отдашь его мне.
— А разве Дима вещь, чтобы его отдавать? – твёрдо сказала Катя, перестав резко дрожать и успокоившись, лишь слезинки на её щеках, поблёскивающие в свете луны, говорили о том, что она недавно плакала.
— Вещь, не вещь, а я вижу, что не так уж и крепка твоя любовь была, коль так легко готова её предать.
— Я никого не предаю, — ответила Катюшка, — Он сам вправе решить, с кем ему быть, и раз он выбрал тебя, я за вас рада.
— Но ведь любишь ты его? – не унималась девица, пытаясь задеть за живое.
— Люблю, — вскинула голову Катюшка, — А что с того? Он мне ничем не обязан, и не обещал ничего.
— Ха, — девица, закинув голову, расхохоталась, — Ну, вылитая бабка.
— Что ты сказала? – Катя нахмурилась, — Не поняла. При чём тут моя бабушка. Ты про бабу Улю?
— А про кого же ещё? – перестав хохотать, кивнула девица, — Та такая же была в молодости. Да и сейчас не лучше. Добрая да честная, хоть запрягай да воду вози! И ты в неё тюфячка.
Катюшка почувствовала, как кровь прилила к её лицу, от дедова характера досталось ей терпение, что кремень, многое она могла вынести, стерпеть, но только не обиду ближнего своего, а уж тем более любимых бабушки с дедом. Баба Уля и правда была мягкой и доброй женщиной, да только внутри у неё был такой стальной стержень, об который немало злых людей обломали свои языки и намерения. Когда бывало нужно, баба Уля становилась тверда, как камень, не терпела она несправедливости да людей лживых, исподтишка гадящих людям. Внезапно осенило Катюшку, и она спросила девицу:
— А ты откуда мою бабушку знаешь?
Девица вновь хохотнула:
— Да моя бабка мне рассказала. Знались они в молодости.
— А-а, так ты в деревню значит к своей бабушке приехала? А кто она?
Девица закатила глаза:
— Всё тебе скажи. Нет, ну ты, правда, дура, да? Другая бы уже давно в драку полезла. А эта стоит.
Она презрительно глянула на Катюшку, и до той только сейчас дошло, что девица просто напросто пытается вывести её из себя, спровоцировать на конфликт. А это признак слабого характера. Катюшка усмехнулась своей догадке. Девица тотчас же сдвинула брови, перестав улыбаться.
— Чего это ты зубоскалишь? – спросила она Катюшку.
— Да так, забавно стало на тебя поглядеть. Цирка-то нет у нас в деревне, а тут обезьяна сама приехала себя показать. Ну, я пошла, пока!
Лицо девицы раздулось, как у жабы и, казалось, вот-вот лопнет.
— Да ты, — задыхаясь от собственной ярости, выдохнула она, — Да как ты смеешь? Бабка твоя воровка, и ты за неё ответишь. В тебе ведь её кровь течёт.
Катюшка резко обернулась.
— Ещё раз скажешь такое про мою бабулю, я тебе нос разобью, поняла?
— Ха, — скукожилась девица в оскале, — Испугала. Тоже мне. Хочешь настоящую храбрость доказать? Ступай в Бережки. Прямо сейчас. А? Что, слабо?
— Мне что, делать нечего, обезьянам что-то доказывать? – бросила через плечо Катюшка, — Да и в Бережки не попасть, они на той стороне.
— А ты через мост, — раздался сзади вкрадчивый шепоток.
— Нет моста, видишь, разру…
Катюшка умолкла на полуслове. Обернувшись к реке, она увидела, что от воды поднимаются голубоватые клубы тумана и наползают клочьями на берег, повисая длинными седыми бородами на деревьях, окутывая рваным саваном траву.
— Что. Это, — в изумлении произнесла Катюшка.
Девица стояла, глядя на реку, с довольным лицом, и, махнув рукой, указывая на мост, ответила Катюшке:
— Целёхонек мост-то.
Катюшка продолжала стоять, не двигаясь с места, как завороженная глядя на ровные, белые доски моста, крепкие толстые сваи, спускающиеся вниз под воду, новенькие перила, уходящие вдаль, где в темноте ночи и клубах тумана скрывался противоположный конец моста.
— Значит это правда, — подумала она про себя, — Всё, что баба Уля рассказывала. Бывает время, когда мост становится вновь целым, как раньше. И туман…
Катюшка ощущала себя словно в другой реальности. Сколько быличек пересказали ей за всю её жизнь дед Семён с бабой Улей. И Катюшка ни разу не усомнилась в их правдивости, но всё же… Всё же оставалось в душе некое ощущение сказки, не всегда доброй, но наивной и не всамделишной, с непременными преувеличениями, добавленными каждым новым рассказчиком, с красочными описаниями нечисти и мест событий. И вот она сама стала героем такой сказки. Стоит ночью, у реки, в невесть откуда взявшемся тумане, перед загадочным мостом, ведущим в странную деревню, откуда уехали поспешно все жители много-много лет назад.
— Что, идём? – произнесла над самым ухом девица вкрадчивым змеиным голоском.
— Куда?
— Куда-куда, в Бережки, куда же ещё!
— Зачем? Чтобы доказать тебе что-то? Мне это не нужно.
— Хм, — хмыкнула девица, — И Дима не нужен?
— При чём тут Дима? Раз ты ему нравишься, совет вам да любовь, — Катюшка развела руками.
— Да при том Дима, что там он сейчас, — девица кивнула в сторону моста, — И от тебя зависит, вернётся ли он назад, на этот берег. Ну так что, докажешь свою любовь?
— Как он там оказался? – Катюшка стояла, ничего не понимая, глядя на девицу изумлёнными, распахнутыми широко глазами, — Вы же в деревне оставались. Как ты вообще здесь оказалась?
— О, да до тебя, как до утки всё доходит, — расхохоталась вновь девица, — Я уж думала, никогда не спросишь. В общем, дело такое, Димочка твой на той стороне и если ты за ним не пойдёшь, то к рассвету мост тю-тю и всё. Дороги назад уже не будет. Останется твой голубок за туманом! По кому потом сохнуть-то станешь?
— Врёшь, — сказала Катюшка.
— А ты проверь.
— Не хочу. Я домой иду, — ответила Катюшка и, резко развернувшись, зашагала прочь, как вдруг из тумана услышала она голос Димы.
— Катя-я, помоги-и-и…
— Что это?! – она подскочила к девице.
— Я ж говорила уже, милок твой там, хочешь – иди спасай, а нет – так там он и останется, — ответила девица, бесцеремонно разглядывая свои длинные ногти.
Катюшка повернулась к мосту и вгляделась в туман. Тот клубился, окружая её со всех сторон, обволакивая в свой саван и увлекая за собой.
— Катя-я-я, — вновь донеслось из тумана и девушка решительно шагнула на первую доску моста.
***
Зыбкие волны тумана качались вокруг, и оттого казалось, что мост висит в воздухе, и нет у него ни опоры, ни начала и ни конца. Доска легонько скрипнула под ногой Катюшки. Она замерла, обернулась. Девица всё так же стояла на берегу, скрестив на груди руки и, нагло ухмыляясь, глядела ей вслед.
— Катя-я-я, где ты? – вновь донёс ветер с той стороны.
— Странно, тумана не бывает в ветреную погоду, — подумалось вдруг Кате.
Она взялась обеими руками за перила и решительно зашагала вперёд.
— Если там никого нет, просто развернусь и пойду обратно, река в этом месте не широкая, мост не должен быть длинным.
Тишина окружала её, луна, висевшая над рекой, размылась в тумане и казалась теперь светлым смазанным пятном, вокруг которого плясали пятна поменьше.
— Звёзды, — догадалась Катюшка.
Мир кругом стал, словно через стекло, покрытое каплями дождя – всё множилось, искрилось, перекатывалось, искажалось изломами и плыло в дрожащем зыбком киселе.
Катюшка шла по дощатой, выгнутой как у кошки, спинке моста, у которого вовсе нет конца, и чудилось ей, что со всех сторон, там, за перилами, стоят кто-то и шепчут ей шелестящими, срывающимися голосами:
— Катюш-ш-ка-а-а…
Но вот показалась впереди тропка в высокой траве и Катя, остановившись, оглянулась назад, ожидая увидеть те же клубы тумана и противную девицу. Но не было там ни тумана, ни девицы – а была позади тихая и ясная, звёздная ночь, а там, где начинался мост, стояла древняя костлявая старуха со сморщенным лицом и жадным взглядом круглых чёрных глаз глядела на Катюшку. Та вздрогнула, испуганно сжала кулачки и, развернувшись, сбежала с моста на берег.
Тут же бурьян, что был выше её роста, окружил Катю со всех сторон, стало темно, и луна скрылась где-то, запутавшись в ветвях густых ветвей деревьев, что сплелись куполом над тропкой. Зато вновь вернулись все звуки, словно до этого Катя находилась под водой. Квакали лягушки, плескалась рыба в реке, шелестела ночная листва, где-то далеко, в деревне, перелаивались собаки.
Она обернулась вновь и увидела мост, окружённый туманом. Страшной бабки нигде не было и Катюшка быстро пошла по тропке, ежеминутно окликая негромко:
— Дима! Дима, ты здесь?
Но ответом ей был лишь шорох листьев да вскрики ночных птиц.
— Дура я, — ругала себя Катюшка, — Ну, откуда здесь Диме взяться? Ведь он возле клуба оставался, когда я убежала. Не мог он вперёд меня на берегу оказаться. Тем более, зачем бы он стал на эту сторону перебираться? И откуда же взялась эта старуха?
И тут вдруг Катя остановилась, осенённая страшной догадкой. Это же девица та старухой оборотилась. Точнее наоборот – старуха обернулась девкой, и в деревне она и была. А это значит… Катюшка замерла.
— Не было никакой девушки рядом с Димой! Точнее была, только это не настоящая девушка, это морок был! Но зачем? Для чего?
Катюшка неспешно двинулась вперёд по тропке, что уводила всё дальше в лес.
— Для чего нужно было этой старухе заманивать её сюда? И правда ли Дима здесь или его голос тоже был мороком? Ведь баба Уля рассказывала ей про это место, а она повелась. Глупая! Но что же делать теперь? Назад идти – там старуха на мосту. Не пропустит, небось. Вперёд идти, в Бережки? А что там делать?
Чуть в стороне в бурьяне замелькали вдруг зеленоватые огоньки.
— Светляки, — подумала Катюшка.
Но тут же услышала она тоненькие голоса.
— Поиграй с нами! Поиграй!
— Кто это говорит? – напряглась Катя, мурашки пробежали по её телу от этого дикого сочетания – тёмного, дремучего, ночного леса и детских голосков, доносящихся из бурьяна.
— Это мы, — огоньки приблизились, став крупнее и закружились вокруг оторопевшей Катюшки, прижимавшей в волнении кулачки к груди.
В зеленоватых кружащихся пятнах света разглядела Катюшка крохотных детей, размером с грудничков, обряженных в какие-то долгополые свободные рубашонки с длинными рукавами. Неведомые лесные существа смеялись и тянули к девушке свои крохотные ручонки.
— А как вас зовут? – растерянно ляпнула Катюшка первое, что пришло ей в голову.
— А у нас нет имён, Игошки мы, всех нас одинаково зовут, — пропищали ребятишки.
У Катюшки закружилась голова. Вспомнила она, как зимними вечерами рассказывала ей бабушка в своих быличках про Игошек, проклятых матерью или убитых детишках, у которых даже и имени собственного не было, и которые блуждали такими вот огоньками по лесам глухим да болотам топким.
— Что же это творится? Может, я сплю сейчас дома, в своей кровати, а? А это всё мне только снится? – Катюшка крепко зажмурилась и застыла так на несколько секунд, но, открыв глаза, увидела всё те же огоньки, что роем облепили её со всех сторон.
— Бедненькие, — сказала Катюшка, протянув вперёд ладони, и тут же на каждую из них примостились по Игошке, — Как же вы тут, совсем одни? Без мамы. Страшно, небось, вам?
— Страшно-то не страшно, а вот только холодно да скучно ещё. Поиграй с нами!
Вспомнила Катюшка, как сказывала баба Уля, что Игошки эти заводят одиноких путников в топь да чащу, так, что после и не может найти человек дороги обратной, поёжилась, а всё же жаль ей стало этих обездоленных. В чём они виноваты? И так настрадались за свою короткую жизнь.
— Да я ведь по делу тут, — сказала она Игошкам, — Не просто так.
— По какому такому делу? – встрепенулись огоньки, — Поведай нам!
— Я друга своего ищу. Здесь он где-то быть должен, если верить одной девице.
— Что за девица? – пропищали Игошки.
— Да кто её знает, — пожала Катюшка плечами, — Насмешливая такая, красивая. И кажется, в старуху она оборачивается.
Игошки вдруг вздрогнули, защебетали, запищали, отхлынули в сторону.
— А она к тебе прикасалась? Старуха эта? – осторожно спросили они, наконец, у Катюшки.
— Да вроде нет, — сморщила лоб Катя, припоминая.
Светляки выдохнули и подлетели снова ближе.
— А чего вы так испугались-то? – спросила она у прОклятых ребятишек.
Игошки переглянулись и зашептались. И тут вдруг в кустах затрещало что-то, будто языком кто зацокал.
— Сюда, сюда иди, — залепетали Игошки, и потянули Катюшку за подол в сторону ельника.
***
Под тяжёлыми, широкими лапами ели было душно и темно, пахло сырой землёй и прелой листвой, грибами и смолой.
— Да от кого же мы прячемся-то? – спросила Катюшка Игошек, сгрудившихся вокруг неё, и словно приглушивших свой зеленоватый свет, который стал теперь чуть различим.
— Стрыга шныряет по лесу, — тихо зашептали те в ответ.
— Кто-о? – не поняла Катюшка, — Крыга?!
Про такую невидаль она даже от бабы Ули не слыхивала ни разу.
Катюшка прыснула со смеху, живо представив, как по лесу бредёт меж деревьев огромный сачок, метра два в обхвате, а именно так выглядела крыга, с которой ходил по ночам на рыбалку их сосед дядя Толик. Потому что днём с такой запрещённой штукой могли запросто поймать.
— Да Стрыга же, говорят тебе, — выдохнули холодом в лицо Игошки, — Нежить.
— Так и вы нежить вообще-то, — улыбнулась Катюшка.
— Нежить нежити рознь, — обидевшись, ответил один из малышни, — А во-вторых, мы тебя от неё прячем. Нас-то она так, куснёт только раз-другой. Что, впрочем, тоже неприятно.
Мелочь поморщилась, видимо припомнив уже случавшиеся встречи с этой самой Скрыгой.
— А вот из тебя, — продолжил он грозным шёпотом, тыча пальчиком в Катюшку, — Она всю кровь-то и выпьет!
Катюшка поёжилась.
— А кто она, Скрыга эта? Сильно страшная?
— А то, — прошептал другой Игошка, — Выглядит, как девка точь в точь, только сквозь лунный свет глянешь, а она гниёт вся. И ногти красные, во-о-от такие!
Только было хотела Катюшка спросить, как же уберечься от неё, как возле ели послышался тихий хруст веток, словно кто-то, осторожно ступая, обходил кругом дерева, под лапами которого, как в шатре, укрылись Катюшка с Игошками.
— Тс-с-с, — показали Игошки, и притихли.
Катюшка сжалась от страха, прижавшись к шершавому стволу разлапистой ели, и еле дыша.
— Эй, где вы там? – раздался вдруг снаружи хрипловатый, словно застуженный, женский голос.
Кто-то склонился к маленькому лазу под лапами и заглянул внутрь, жёлтые огоньки глаз сверкнули во тьме, но Игошки быстро скоординировались, как настоящая команда, и сжавшись в кучу, заслонили Катюшку, спрятав её за собой.
В воздухе потянуло гнилью и разложением. Катюшка сжала ладошкой рот, чтобы её не вывернуло, зажмурилась.
— Выходите, мелюзга, — дохнула мертвячина, — Я вас вижу.
Игошки зашептались, зашуршали.
— А ну! – невидимая тварь тряхнула с силищей могучую старую ель так, что та задрожала.
Игошки заверещали и стайкой светляков выпорхнули наружу.
— Не трогай, не трогай нас!
Послышался мерзкий смешок, а затем тоненький крик кого-то из Игошек. И спустя мгновение жалобный плач.
— Сейчас всех вас перекусаю, — зашипела змеёй Скрыга, — Отвечайте, где девка?
— Не знаем, не видели, — заверещали Игошки.
— Врёте! С вами она стояла!
— Не знаем ничего!
Снова раздались крики и плач.
Праведный гнев вскипал в сердце Катюшки, ох, и не могла она терпеть, когда обижали при ней малого и слабого, да хоть это даже и нежить болотная. Вся она этим в бабу Улю была. И когда кипение достигло последней своей точки, а возле ели раздался очередной крик, Катюшка пулей выскочила из-под еловых лап и закричала страшным голосом (откуда только силища эдакая взялась), так, что содрогнулся лес, зашумев, закачав ветвями, вспорхнули в небо ночные птицы, и её вопли, наверное, услыхали даже в деревне, на той стороне:
— А-а-а!
— Что за дурная? – взметнулась рваньём в сторону Скрыга, испугавшись лохматого, всего в земле, хвое и сухих листьях, с ветками в волосах, нечто, вылезшего из-под ели.
— Не тро-о-о-ожь! Не тро-о-ожь малышей! – вопила Катюшка и топала ногами.
Скрыга сверкнула недобро жёлтыми огнями глаз, зашипела:
— Напугать меня вздумала? Не выйде-е-ет…
Она взлетела в воздух рваной хламидой, и только хотела было метнуться в сторону Катюшки, как та широким жестом перекрестила её и запела нараспев « Да воскреснет Бог!», благо с бабушкой все псалмы выучила.
Скрыга затряслась, забиласьв конвульсиях, закаталась по высокой траве, зашипела водой на раскалённой каменке к бане:
— Кыш-ш-ш-ш, прочь, прочь, поганка! Больно-о-о-о….
Катюшка же, не переставая, крестила нежить и пела псалом. Скрыгу крючило на земле, она с трудом поднялась на одну ногу и, волоча за собой вторую, поползла в кусты, приговаривая и бубня:
— Чур-чур меня такой ненормальной, у неё и кровь, небось, дурная…
Спустя минуту всё стихло. Катюшка замолчала и, тяжело дыша, поглядела на Игошек. Те испуганной стайкой сгрудились возле ели.
— А ты храбрая, — протянул один из них, тот, что рассказывал ей про Скрыгу.
— Ненавижу подлость! – с придыханием выплюнула Катя, — Пусть получает своё.
Игошки глядели на неё с восхищением.
— А ты ведь ищешь своего друга?
— Ищу, — отдышавшись, сказала Катюшка.
— А мы поможем тебе его найти! – ответили радостно Игошки.
— Девка сказала, что в Бережках он, — глянула на них Катюшка.
— Да уж понятно, — протянули те, — Тут если кто живой и появляется, так там оказывается непременно. Ну, идём.
— Идём, — ответила Катюшка, и зашагала по тропке, освещаемой зеленоватым светом, исходившим от Игошек, вглубь леса.
продолжение следует
