Горько пахло полынью и пижмой, Катюшка задевала высокие зонтики ногами, и те, растревоженные, осыпались жёлтой пыльцой на её платье, источая сладковато-терпкий аромат. Колючий сухостой утыкался пиками в голые лодыжки, а несколько раз Катюшка даже задела руками крапиву и теперь они назойливо зудели, покрывшись волдырями.
Страх у Катюшки отчего-то прошёл, то ли волна праведного гнева придушила его на корню, то ли переживания за Димку пересиливало все другие страхи, но Катюшка была сейчас абсолютно спокойна и рассудительна.
— Ничего, — думала она, — Чего там такого может быть, в этих Бережках? Обычная заброшенная деревня. В бабулином рассказе из ужасного там был только туман, в нём-то я как раз уже и побывала. Так что, пожалуй, бояться мне нечего. Доберусь до деревни, поищу Димку, и если не найду, то сразу вернусь к мосту и перейду на свою сторону.
— Да и в конце-концов, — пожала она плечами, — Если даже мост к тому времени уже исчезнет, как стращала меня эта девка-старуха, то речка неширокая, можно и вплавь, ну, или на худой конец, меня же всё равно бабушка с дедом хватятся, искать пойдут, и найдут.
При мысли о бабушке сердце Катюшки заныло, как же так, о бабе с дедом она и не подумала совсем? Ведь бабуля велела не задерживаться, а сколько теперь уже времени? Катя достала из сумочки часики, вгляделась в циферблат, блеснувший в свете луны – часы показывали половину десятого, ровно столько было, когда она убежала из клуба! Но ведь уже прошло часа полтора, не меньше! Неужели часы сломались или… Время здесь остановилось?
— Эй, ты чего? Идём же, — запищали Игошки, ворочаясь обратно и потянув Катюшку за подол, — Недолго уже. Деревня скоро.
Желтобокая луна повисла на небе, запутавшись в корявых ветвях деревьев, и на её фоне лес казался гротескным, как иллюстрация из какой-то книги ужасов. Повсюду росла высокая трава да репьи.
— Странно, — только что осенило Катю, — А откуда же здесь могла взяться тропка, если тут никто не ходит? Надо бы спросить у малышей.
Но только было она собралась открыть рот, чтобы задать вопрос, как те сами запищали:
— Вот они, вот они, Бережки!
И тут же испуганно шмыгнули к Катюшке, сгрудившись вокруг неё, словно цыплята возле наседки.
Та оглядела их с недоумением:
— Вы чего?
— Стра-а-ашно, — протянул один из мелких.
— Там она живёт.
— Кто? – не поняла Катюшка.
— Ижориха.
— Кто-кто? – переспросила Катя.
— Ведьма она, — громким шёпотом прошелестел в ухо третий Игошка, и тут же испуганно смолк и закрутил головой по сторонам.
— Да ведь ты с ней знакома уже, — выдохнул четвёртый, — Девка та — это и есть Ижориха.
— Она умеет и девкой, и кем хошь оборачиваться, — заверещали снова малыши.
— Вот как, — призадумалась Катюшка, — Для чего же только я ей понадобилась, что она решила заманить меня сюда? Ничего не понимаю.
— Постойте-ка, — обрадовалась вдруг она, — Так это ведь значит, что не было никакой девчонки!
Игошки сдвинув бровки, молча замерли, повиснув в воздухе.
— Ну, точно говорю вам, не было девчонки! Димка свободен, ура-а-а! – Катюшка счастливо рассмеялась, — Морок это всё был!
— Вот дурная, — переглянулись Игошки, — Первый раз такую видим, чтобы встрече с ведьмой радовалась.
— Вот только для чего было всё это представление, не понимаю, — снова задумалась она.
— Видать, для чего-то надо ей было тебя сюда заманить, — протянули Игошки.
— Зачем?
— Откуда ж нам знать? Может скучно ей стало, давненько уж тут нога человека не ступала.
— Ладно, идёмте, посмотрим быстренько, нет ли в этих Бережках Димки и назад. Мне ещё нужно до рассвета к мосту вернуться и на свою сторону перейти. Кстати, а почему на этом мосту все звуки пропадают, а? Не знаете?
— Так граница там. Между вами да нами. Не каждый ведь день этот мост появляется. Да и не перед каждым.
Катюшка вздохнула:
— Ладно, идёмте.
Они, наконец, вышли из леса и встали на его границе, перед ними раскинулось поле, широкое и покрытое какой-то мягкой травой, чуть выше колена Катюшке, словно за ним ухаживали. А за полем в свете луны различила Катя крыши домов.
— Надо же, они разве целые? – удивилась она, — Бабуля говорила, что тут всё ветхое, рассыпалось да развалилось.
— Так и есть, — зашептали Игошки, — По ночам блазнится тут. Кажется, что все дома, как раньше будто, невредимые. В иных даже свет теплится в окошках. А днём всё вновь как есть становится – крыши проваливаются, проседают, избы набок заваливаются…
— Как же мне Димку здесь отыскать? Да и есть ли он тут? Может ведьма эта ваша мозги мне запудрила? Хочет меня сожрать или что она там делает с людьми? И кто она вообще такая? Тут ведь давно уже никто не живёт. Неужели осталась, когда все уехали? Как же она тут, одна?
— Из-за неё-то и уехали все, — ответили Игошки, — Ижориха эта привела кого-то в деревню, того, кто в тумане стал людей уносить. Вроде как плата это ведьмина, за то, что туман ей силы даёт жить. А теперь жителей нет, так она обманом сюда заманивает. Не ходила бы ты, Катюшка, нет поди-ка там Димки твоего.
— Я слышала, как звал он меня, — смутилась Катюшка.
— Так то, небось, те, что в тумане, звали тебя. Ведьма хочет тебя им отдать, туман накормить. А тот ей взамен силы даст, чтобы жить да выкрутасы свои вытворять. Сама-то она старая уже, лет сто поди-ка!
— Что же делать мне? – опечалилась Катюшка, — Если в деревню вернусь, а Димы там не будет, никогда себе не прощу. Ведь не вернётся он потом уже назад. Когда ещё этот мост снова появится? Так что надо идти. Проверю и назад.
— Ну, так мы с тобой, — окружила её малышня, — Ты нам понравилась, хорошая ты, приветливая, нас приголубила, пожалела. И мы тоже тебе поможем, одну не оставим. Хоть и не любим мы Бережки. Ни за что бы туда не пошли, будь наша воля.
— А где же вы живёте?
— Там, — махнули они ручками в сторону, — Там топи. Там наше место.
Они загрустили.
— А ну-ка, сказала им Катюшка, не вешайте носы. Идём в Бережки, а там придумаем, как дальше быть!
И они скоро зашагали по полю навстречу избам. Клубы тумана выползли из леса и, чуть повисев в воздухе, поплыли, застелились понизу вслед за путниками.
***
В Бережках было всего две улицы, на каждой около десятка домов. Улица, что была некогда между домами, как ни странно была чистой и ровной, словно по ней ходили, а вот на лужайках перед домами вырос высокий бурьян, разрослись кусты бузины и калины, ежевика опутала всё цепкими своими колючками.
Тёмные дома стояли как живые, затаившись в ночи, и глядя на непрошенных гостей. Катюшка указала на одно из окон в крайней избе:
— А там свет горит.
— Мертвяки, небось, гуляют, — отозвались Игошки.
— Какие ещё мертвяки? — насторожилась Катя, — Тут же вроде жители все уехали?
— Все да не все, — пропищал один из малышей, — У покойничков своих с погоста они, по-твоему, тоже с собой забрали?
Катюшка, вытаращив глаза, уставилась на светлячка:
— Ты хочешь сказать, что бережковские покойники вылазят теперь из своих могил и сидят по избам?!
— А что, — пожал Игошка плечиками, — Ижориха тут всё взбудоражила, никому от неё упокоя нет. Живые отсюда уж лет сорок, как уехали. А уехали они оттого, что туман приходил в деревню. А в том тумане всякое.
— Что это, всякое? – спросила Катюшка, — Бабуля мне говорила про этот туман, что из него голоса доносятся и людей за собой сманивают, а после пропадают люди эти. А что в том тумане, она не сказала.
Игошки поёжились, переглянулись:
— До Бережков ещё деревня тут была, давно это было. И вот в один год случилось сильное половодье и вся деревня под воду ушла, никто не спасся, говорили после в других деревнях, что вниз по реке стояли и которым не так сильно досталось, что наказание это было тем, кто жил тут. Занимались эти люди ворожбой да колдовством. Вот и наслал им Бог кару такую. А уж после тут Бережки появились. Не знаем, откуда люди эти приехали, но понравилось им тут – луга заливные, лес богатый кругом, река рядышком. Стали жить. Люди добрые были, да только была среди них та, которой не жилось, как всем. Дружбу с нечистым она водила.
— Ижориха? – спросила Катюшка.
— Она самая, — закивали Игошки, — Уходила она в лес далёко, там колдовала. А ещё на реку вниз по течению ходила, всех, кто утоп-то в прошлой деревне, туда ведь унесла река, так вот Ижориха способ нашла, как их вызвать из воды.
Катюшка почувствовала, как от ужаса холодеют её пальцы.
— А люди те они и при жизни недобрые были, а после смерти и тем паче, не было им покоя. Ижориха с их помощью много дел наворотила. Эти-то люди и приходили в тумане с реки и уводили жителей Бережков…
— А они и сейчас выходят?
— Выходят, — вздохнули Игошки, — А как же. Только редко. Ижорихе-то нечем стало им платить. Они живое мясо любят. Легче им, когда живых они жрут.
— А те, что в избе тоже эти самые утопленники?
— Нет, это уж свои, бережковские, кто жили тут да умирали по человечески, это люди добрые, на местном погосте похоронены.
— А чего ж не лежится им в земле? – спросила недоумённо Катюшка.
— Неспокойно им, когда кругом такое творится. Не зря же вот самоубийц не хоронят рядом с остальными. Земля становится плохой, волнуется. Вот и тут так же. Чувствуют они, что зло тут бродит. Они бы и рады спать мирным сном, да не могут.
— Стало быть, вся беда Бережков в Ижорихе одной? – спросила Катюшка.
Кивнули печально Игошки.
— Она всё будоражит.
— Ну, ведь должна же она когда-то умереть, она ведь старая уже, — ответила Катя.
— Эх, — вздохнули малыши, — Никто уж и не знает живая ли она вообще или уж мёртвая давно…
Катя поёжилась, то ли от страха, то ли от ночной сырости, только сейчас она заметила, что всю поляну, на которой они стояли, окружил плотный белый туман.
— Надо идти, — решительно сказала она, — Время уходит.
И она быстрым шагом пошла в сторону первого дома, а Игошки полетели вслед за ней, робко прижимаясь друг к другу.
Дойдя до крайней избы, той самой, в которой горел свет, Катюшка осторожно прильнула к окну и обомлела. Посреди комнаты стоял большой стол, а за ним сидели две старухи и молодая женщина, а на полу играли трое детей. Взрослые о чём-то беседовали, а женщина то и дело поглядывала в сторону двери, словно поджидая кого-то. Людьми их можно было назвать, конечно, с натяжкой, лица их были серыми, пепельными, у ребятишек желтоватыми, тонкие иссохшие губы приоткрывали зубы, а глаза у всех были чуть навыкате, словно веки натянули, приколов ко лбу на булавку, как бабочек в гербарии. Тонкие костлявые пальцы стучали по столу в нетерпении. Они все явно кого-то ждали.
И тут вдруг нога Катюшки сорвалась с завалинки, и она с глухим стуком, не проронив ни звука, рухнула вниз, пребольно ушибив при этом колено. Игошки замерли от страха. А Катюшка баюкая пульсирующее колено, отползла торопливо в бурьян, что окружал домишко. Но было уже поздно. Покойники в избе почуяли их присутствие, и спустя мгновение дверь распахнулась, и на крыльце показалась одна из старух.
— Хто здесь? – прошамкала она во тьму.
— Довольно громко для мёртвого, — подумала про себя Катя, из глаз её всё ещё сыпались искры, а всё, происходящее кругом, казалось каким-то невероятным сном в жаркую летнюю ночь.
— Хто тута? – повторила старуха и спустилась со ступеней.
Игошки куда-то пропали, то ли улетели насовсем, то ли притаились где-то, но зеленоватое их свечение исчезло.
— Они ведь обещали проводить меня ДО деревни, — подумала Катя, — Они не говорили, что будут охранять меня здесь.
Без Игошек вдруг стало как-то тоскливо и одиноко. Катюшке внезапно, впервые за весь этот невероятный вечер, захотелось плакать, и она, уткнув нос в колени, неслышно всхлипнула, но не успела и слезинка выкатиться из её глаз, как над самым ухом раздался старушачий голос:
— Вот ты хде!
И тонкая, как ветка, ручонка потянула Катюшку из бурьяна, ухватив её за подол платья. Катя закричала, увидев склонившееся над ней иссохшее серое лицо.
— Да не ори ты так, дурная, — замахала на неё старуха, — Ижориха услышит! А ну, идём в избу.
Катюшка, бледная от страха, пыталась упираться ногами, но старуха, с невиданной для её лет, да ещё учитывая, что она мертвяк, силой потащила её в избу, приговаривая:
— Тише,тише, а то Ижориха придёт! Всем худо будет!
Дверь в избу захлопнулась с глухим стуком, и на улице, озаряемой лунным светом, вновь наступила тишина.
***
— Чего голосишь? – прошамкала ещё раз старуха, когда втащила сопротивляющуюся Катюшку в сенцы, а затем и в избу.
Катюшка вопить перестала и теперь только икала от страха. Мёртвых она, конечно, видела, и не раз, но обычно они лежали мирно в гробу и спали вечным сном, оттого-то они, собственно, и зовутся усопшими. А эти ходят, разговаривают, да ещё и за собой тянут с такой ли силой, что будь здоров. Катюшка потихоньку успокоилась и взяла себя в руки, но икота всё не проходила, вот ведь напасть.
Вторая старуха глянула на неё искоса, ушла за печь, пошарила там, и вынесла кусочек чего-то тёмного, липкого, протянула Катюшке:
— На-ко, в рот положи, да рассоси, и пройдёт твоя кликота.
— Спа- спасибо, — ответила боязливо Катя, и взяла в руку то, что дала ей старуха, — А что это?
— Да не бойся, пастилка смородинова, кислая она, от кислого-то кликота уходит, знамо дело.
Катюшка покосилась на пастилу из рук покойницы, и, зажмурив глаза, положила её в рот. На вкус она оказалась с приятной кислинкой, пахла свежими ягодами, и была вовсе не противной. Странно, но это и, правда, помогло. Через пару минут икоту как рукой сняло.
Хозяйки всё так же продолжали сидеть за столом, только теперь они пялились на незваную гостью, жавшуюся на лавочке у порога. Тускло светила керосиновая лампа, пора было подлить в неё керосину. Но никто не двигался с места.
— Ну, рассказывай, откуда ты тута взялася, девка, — промолвила, наконец, вторая старуха.
— Я оттуда… Из-за реки, — от волнения Катюшка забыла как называется их деревня.
Старухи и женщина переглянулись.
— А сюда, к нам, как попала? – спросила первая старуха.
— Через мост.
— Говорила я, нынче время пришло! – шлёпнула по коленке вторая.
— Что за время? – тихо спросила Катюшка.
— Время, когда топливцы приходят в деревню. Опасно нынче тута.
— Топливцы — это утопленники? – поинтересовалась Катя.
— Они самые, из старых, тех, кто тут до бережковских жили. Мы-то сами уж из нынешних будем. Топливцы покою не знают, Ижориха имя руководит, она-то живая ещё. Это мы вот…
Старуха развела руками, и Катя снова внутренне поёжилась, представив вдруг, как это выглядит со стороны – она сидит в заброшенной деревне, в одной избе с покойниками, и они все мирно ведут беседу.
— А почему, — Катя прикусила, было, язык, но пришлось договаривать, — Почему вы не спите спокойно?
— Так ить не даёт она нам спать-то, дитятко, — жалобно запричитала первая старуха, — Мы бы и рады покоиться. Вон и робятишки с нами мучаются.
Она указала жёлтым иссохшим пальцем на играющих детей, что возились на полу с какими-то щепочками, складывая их в разные фигуры.
— Болит душа за родную земельку-то, которую эта ведьма поганит, — продолжила старуха, — Вот и выходим мы в такие ночи из могил, да в свои дома возвращаемся, где при жизни жили. В эдаке ночи, как нынче, погост пустой, никого тама нету, все тута.
— Значит, туман Ижориха напускает?
— Она, она проклятая, — закивали старухи, — И топливцы по её приказу встают, из мутных вод подымаются, идут себе живых искать. А откедова тут живым взяться, тут уж сколь лет никто не живёт. Вот и караулят, то рыбаков, то путников припозднившихся. Вон и тебя приманили. Ты-то, дитятко, почто сюда пришла? Али не знала про этот мост?
— Знала, — кивнула Катюшка, — Ижориха девкой оборотилась, и в деревню к нам пришла, к парню нашему приставать стала, а после я его голос услышала из тумана, подумала, что он здесь и надо его выручать, перешла на вашу сторону. Только, похоже, нет его тут. А когда я на мост ступила, то Ижориха старухой обернулась. Это, наверное, и есть её истинный облик, да?
— Да, дитятко, лет-то ей уж немало, а всё ещё жива карга. При жизни нам от неё покою не было, вся деревня страдала из-за её проделок, соседние деревни с нами и знаться не хотели из-за этого, думали, что все мы такие, как она, колдуем. А мы, дитятко милое, никто не умели ворожить, честно жили. А теперь и опосля кончины нетути нам покою.
— Как же помочь вам?! – воскликнула Катя, — Неужто вам теперь вечно так страдать из-за неё? Несправедливо это!
— Сердобольная ты, как я погляжу, — сказала первая старуха, — Помочь-то можно, пожалуй, только никто не знает как. Баяли, правда, в народе, что сила её в кресте бесовском, который она на груди носит не снимая. Но кто знает, может это так, байки одни.
— Что ещё за бесовский крест? – поёжилась Катюшка, от одного только слова стало ей жутко, — Разве такой бывает?
Старухи и женщина перекрестились размашисто и быстро.
— Бывает, милая, я сама не видала, Ижориха его под одёжей носит, но кой-кому из наших доводилось увидеть. Носит она крест перевёрнутый, вниз головою.
Катюшка нахмурилась:
— А мне баба Уля рассказывала, что такой крест Петровским называется. Потому что апостола Петра распяли на кресте вниз головой, он посчитал себя недостойным быть распятым, как Иисус, и сам попросил палачей об этом.
Старуха покачала головой:
— Не петровский то крест, говорю тебе. На нём козлиная рожа изображена. Сатана то бишь.
Старухи вновь закрестились, испуганно глядя на окна.
— Если тот крест с её снять да изничтожить, то и сила её убавится, а там можно и на неё управу найти, как на простого смертного. Вот как.
— Погоди-ка, — встрепенулась вдруг первая старуха, — Ты сейчас про бабушку свою упомянула.
— Ну, да, — непонимающе кивнула Катюшка, — Баба Уля и дед Семён. Старички мои.
Старухи переглянулись.
— А тебя как звать? Не Екатериной ли?
— Екатериной.
— Теперь-то ясно, почему она тебя сюда заманила, — протянула вторая.
— И почему? – испуганно воззрилась на них Катюшка.
— А то, что Ижориха на бабку твою зуб большой имеет. Потому что бабка твоя Ульяна помогла нашим отсюда уйти, до того не могли мы с места сняться, держала Ижориха нас колдовством своим, как на привязи.
— Да ведь бабуля моя простая совсем, она и колдовать-то не умеет! — засмеялась Катюшка, — Вы что-то путаете, точно!
-Э, нет, девка, не так она проста, как ты думаешь, — отозвались старухи, — Они ить с ведьмой нашей…
Старуха замолчала, а после в один голос со второй они выдохнули Кате прямо в лицо:
— Сёстры родные!…
